Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе
Две общие черты объединяют нынешнюю революцию, произошедшую в области благотворительности, и положение дел в этой сфере столетие тому назад, когда титаны промышленности учреждали Корпорацию Карнеги (1911 год), Фонд Рокфеллера (1913 год) и несколько позже (1936 год) Фонд Форда – огромные влиятельные организации, ставшие на многие десятилетия образцом для подражания. Теперь, как и тогда, происходящая трансформация благотворительности следует после периода создания неимоверного богатства, источником которого сейчас стали информационные технологии, средства коммуникации и связи, а также медико-биологические разработки – а не железные дороги, производство стали и добыча нефти. И снова центром инноваций в благотворительной сфере оказались США – страна, где частная помощь плотней, чем где-либо еще, соприкасается с культурой ведения бизнеса.
Приверженец “научной благотворительности” Эндрю Карнеги считал, что выделять благотворительные средства следует по принципам, действовавшим в современной промышленности – тем самым, которые в начале XX века легли в основу построения новых гигантских корпораций. Он настаивал на том, что богачам его эпохи “в своей благотворительности следует проявлять те же предпринимательские навыки и стремление к высокой отдаче, что и при накоплении богатства”. Поэтому вполне логично, что результатом его деятельности стало создание огромных институтов самых разных профилей. Ключевыми игроками стали исполнительные советы и координаторы программ, работающие в крупных фондах: используемые ими модели финансирования перенимали остальные доноры, а избираемые ими проекты служили образцами для потенциальных получателей.
И в то же время отдельные мелкие доноры были довольно стеснены в возможностях напрямую участвовать в проектах, поддерживаемых за счет выделяемых ими средств. Каналов для благотворительности было достаточно: такие организации, как фонды “Дорога вместе” и “Марш даймов” (дайм – американская монета в десять центов), Красный Крест, Армия спасения и многочисленные религиозные общины собирали пожертвования в церквях, магазинах, на заводах и в офисах и направляли в места, где, по их мнению, они были нужнее всего и которые наилучшим образом отвечали их философии. В других богатых и развивающихся странах со временем также возникли благотворительные общества не последней величины. К 1970-1980-м годам жители богатых стран уже не удивлялись, когда в конце года к ним вместе с почтой приходили разные листовки, призывающие помочь жертвам стихийных бедствий (“Врачи без границ”, Оксфордский комитет помощи голодающим), вымирающим видам (Всемирный фонд охраны дикой природы), политическим заключенным (международная правозащитная организация Amnesty International) и так далее. Все эти проекты были достойными, но лишь немногие из них действительно давали малым донорам возможность взять на себя долгосрочные обязательства по отношению к какому-то проекту или получателю, не говоря уже о том, чтобы общаться с получателями, посвящать их в свои разработки и не только делиться деньгами, но и проводить совместные мероприятия. Для этого нужно быть состоятельным.
Новое, современное нам поколение филантропов демонстрирует иной подход – основанный на их происхождении, потребностях и рыночном опыте. Начнем с происхождения. Фонд Билла и Мелинды Гейтс, созданный в Сиэтле в 1994 году, стал крупнейшей организацией, занимающейся благотворительностью, но это далеко не единственный фонд, появившийся благодаря богатству, сгенерированному новой экономикой. Например, в Калифорнии число таких фондов с 1999 по 2009 год выросло на 71 %, а размер их расходов увеличился больше чем вдвое, с 2,8 миллиарда долларов до 6 миллиардов{338}. Такой рост прекрасно объясняет перемещение центра тяжести в американской благотворительности, произошедшее за последнее десятилетие: в 2003 году Запад США впервые обошел Средний Запад по совокупному объему пожертвований, а в 2006 году он обогнал и Северо-Восток, бастион американской филантропии{339}. Среди многочисленных новичков-филантропов (с 2000 по 2005 год количество семейных фондов увеличилось на 40 %) немало различных магнатов из мира высоких технологий, а также звезды шоу-бизнеса, чью деятельность один шутник из The Economist назвал “celanthropy” (от celebrity + philanthropy, то есть знаменитость + филантропия): Боно с его фондом ONE, Мэтт Дэймон, ратующий за чистую воду для всех, и Брэд Питт, развивающий тепличное хозяйство ради восстановления Нового Орлеана. Мегазвезды-спортсмены, такие как Тайгер Вудс или Андре Агасси, владеют фондами, которые распоряжаются активами на десятки и сотни миллионов долларов. Но есть и великое множество частных фондов, принадлежащих менее богатым представителям НФЛ (профессиональной лиги американского футбола в США), НБА, футбольных клубов европейских стран, чьи имена малоизвестны за пределами болельщицких кругов.
Для многих новоявленных благотворителей формы работы и методы традиционной филантропии – нечто вроде проклятия. Например, вместо того чтобы жертвовать средства крупным фондам и обществам, они стремятся создавать свои. Для донора потенциальным преимуществом частной благотворительности является возможность определять, кто, что и на каких условиях получает, при этом право выбирать не перепоручается другим агентствам. Так создается “краткий путь” благотворителя в обход посредников, присутствие которых грозило бы расходами на управление и могло бы не самым желательным образом сказаться на его намерениях.
Вместо финансирования оперных театров, библиотек, музеев они предпочитают браться за решение конкретных проблем, используя свой опыт и методы ведения бизнеса. Если такая ориентированная на результат благотворительность практиковалась больше века и принесла свои плоды в виде кампаний, увенчавшихся “зеленой революцией”, то два минувших десятилетия ветераны технологического фронта практиковали несколько иной подход – основанный на фактических данных, сосредоточенный на цели, – используя свою предпринимательскую хватку и технические навыки для решения острейших мировых проблем.
Собственно, для многих новых игроков филантропия равнозначна бизнес-инвестированию. “Венчурная филантропия” показывает, что и в благотворительной деятельности практикуется тот же тип капиталовложений, что и в венчурном инвестировании: избирательный, непосредственный (деньги на руки), ориентированный на средне– и долгосрочную перспективу, а также сочетающий заемный и долевой капитал. Подобно венчурным капиталистам, у венчурных филантропов также есть свои вкусы и инвестиционные предпочтения. Например, общество под названием Venture Philanthropy Partners помогает группам содействия, обслуживающим детей в городе Вашингтоне. Она не просто выделяет деньги, но и обеспечивает техническую поддержку финансируемых ею групп и каждодневное присутствие в их жизни, пристально следит за их развитием. Фонд под названием Acumen (в переводе с английского – сообразительность, проницательность) оказывает поддержку предпринимателям из развивающихся стран, отвечающим четким критериям: результатом их деятельности должны быть товары или услуги для улучшения жизни малоимущих, плюс все их начинания должны быть масштабируемы – то есть принести пользу как минимум одному миллиону человек. Например, одним из получателей средств от Acumen был стартап по установке в сельских районах Индии киосков по продаже различных услуг (компьютерное образование, курсы английского языка, услуги здравоохранения, страхование, микрофинансирование и прочие). Управление киосками поручено местным предпринимателям. Иногда Acumen выдает гранты, но в основном это кредиты и покупка акций, что стирает различия между бизнесом и благотворительностью. Суммы здесь по-прежнему невелики: в 2007 году кредитный портфель Acumen составлял 27 миллионов долларов. Но если учесть, что в момент основания фонда в 2001 году он насчитывал лишь 400 тысяч долларов и что это всего один пример из легиона венчурных благотворителей, стремительность его успеха только подчеркивает общую тенденцию{340}.
Но самой решительной переменой в благотворительности наших дней является появление инструментов, которые позволяют небольшим частным донорам или кредиторам, оперирующим суммами в пределах сотен (и десятков) тысяч долларов, по сути дела, инвестировать в конкретного соискателя или проект, что было невозможно за пределами круга близких соседей или знакомых.
Kiva, основанная в 2005 году, собирает мелкие взносы вместе, выделяя из них микрокредиты для получателей, живущих в разных странах мира, которые названы поименно и имеют возможность информировать своего частного спонсора о состоянии дел. Интернет-ресурс GlobalGiving, созданный в 2002 году двумя бывшими сотрудниками Всемирного банка, действует по схожей схеме: доноры просматривают большое количество предлагаемых на сайте проектов и выбирают один из них. Выбрав проект, донор может пожертвовать любую сумму, используя банковскую карту, чеки, PayPal, минимально сокращая таким образом расстояние до получателя и сводя к минимуму финансовые и организационные издержки. Конечно, это сокращение пути довольно относительно: отбор претендентов и соответствующее выделение средств Kiva и GlobalGiving возлагают на местные микрофинансовые институты и негосударственные благотворительные организации. Пригодность, компетентность, институциональная поддержка субъектов, выполняющих посредническую функцию, – все это жизненно важно для успешной реализации подхода. И тем не менее эта схема доступна любому, у кого есть подключение к интернету и желание потратить пару долларов на, скажем, переход такси в Боливии с бензина на природный газ, или кредиты на учебу в Парагвае, или пошив одежды где-нибудь в Камбодже (это несколько свежих примеров от Kiva).
